Неточные совпадения
Она вспоминала наивную радость, выражавшуюся
на круглом добродушном лице Анны Павловны при их встречах; вспоминала их тайные переговоры о больном, заговоры о том, чтоб отвлечь его от
работы, которая была ему запрещена, и увести его гулять; привязанность меньшего мальчика, называвшего ее «моя Кити», не хотевшего без нее ложиться
спать.
После короткого совещания — вдоль ли, поперек ли ходить — Прохор Ермилин, тоже известный косец, огромный, черноватый мужик, пошел передом. Он прошел ряд вперед, повернулся назад и отвалил, и все стали выравниваться за ним, ходя под гору по лощине и
на гору под самую опушку леса. Солнце зашло за лес. Роса уже
пала, и косцы только
на горке были
на солнце, а в низу, по которому поднимался пар, и
на той стороне шли в свежей, росистой тени.
Работа кипела.
Глядел и
на ту картину, которую до того верно нарисовал Беловодовой, что она, по ее словам, «дурно
спала ночь»:
на тупую задумчивость мужика,
на грубую, медленную и тяжелую его
работу — как он тянет ременную лямку, таща барку, или, затерявшись в бороздах нивы, шагает медленно, весь в поту, будто несет
на руках и соху и лошадь вместе — или как беременная баба, спаленная зноем, возится с серпом во ржи.
Когда Яков вышел, она задумчиво подышала в наперсток и хотела продолжать
работу, но руки у ней вдруг
упали вместе с
работой на колени.
Решились не допустить мачту
упасть и в помощь ослабевшим вантам «заложили сейтали» (веревки с блоками).
Работа кипела, несмотря
на то, что уж наступила ночь. Успокоились не прежде, как кончив ее.
На другой день стали вытягивать самые ванты. К счастию, погода стихла и дала исполнить это, по возможности, хорошо. Сегодня мачта почти стоит твердо; но
на всякий случай заносят пару лишних вант, чтоб новый крепкий ветер не застал врасплох.
Множество возвращающегося с
работы простого народа толпилось
на пристани, ожидая очереди
попасть на паром, перевозивший
на другую сторону, где первая кидалась в глаза куча навозу, грязный берег, две-три грязные хижины, два-три тощие дерева и за всем этим — вспаханные поля.
Как произошли осыпи? Кажется, будто здесь были землетрясения и целые утесы распались
на обломки.
На самом деле это
работа медленная, вековая и незаметная для глаза. Сначала в каменной породе появляются трещины; они увеличиваются в размерах, сила сцепления уступает силе тяжести, один за другим камни обрываются,
падают, и мало-помалу
на месте прежней скалы получается осыпь. Обломки скатываются вниз до тех пор, пока какое-либо препятствие их не задержит.
Наконец, покончив свою
работу, я закрыл тетрадь и хотел было лечь
спать, но вспомнил про старика и вышел из фанзы.
На месте костра осталось только несколько угольков. Ветер рвал их и разносил по земле искры. А китаец сидел
на пне так же, как и час назад, и напряженно о чем-то думал.
На биваке я застал всех в сборе. После ужина мы еще с час занимались каждый своей
работой, а затем напились чаю и легли
спать, кто где нашел для себя удобней.
Начиная с 7 июля погода снова стала портиться. Все время шли дожди с ветром. Воспользовавшись непогодой, я занялся вычерчиванием маршрутов и обработкой путевых дневников.
На эту
работу ушло 3 суток. Покончив с ней, я стал собираться в новую экспедицию
на реку Арзамасовку. А.И. Мерзлякову было поручено произвести съемку Касафуновой долины и Кабаньей
пади, а Г.И. Гранатман взялся произвести рекогносцировку в направлении Арзамасовка — Тадушу.
Или он забыл, что если ныне он не будет у такого-то, этот такой-то оскорбится; или он забыл, что у него к завтрашнему утру остается
работы часа
на четыре, по крайней мере: что ж он, хочет не
спать нынешнюю ночь? — ведь уж 10 часов, нечего ему балагурить, пора ему отправляться за
работу.
Мастеровые в будние дни начинали
работы в шесть-семь часов утра и кончали в десять вечера. В мастерской портного Воздвиженского работало пятьдесят человек. Женатые жили семьями в квартирах
на дворе; а холостые с мальчиками-учениками ночевали в мастерских,
спали на верстаках и
на полу, без всяких постелей: подушка — полено в головах или свои штаны, если еще не пропиты.
Этюды с этих лисичек и другие классные
работы можно было встретить и
на Сухаревке, и у продавцов «под воротами». Они
попадали туда после просмотра их профессорами
на отчетных закрытых выставках, так как их было девать некуда, а
на ученические выставки классные
работы не принимались, как бы хороши они ни были. За гроши продавали их ученики кому
попало, а встречались иногда среди школьных этюдов вещи прекрасные.
Пришли
на площадь — и сразу за
работу: скачки в гору, а потом, к полуночи,
спать на конный двор.
За
работу Н. И. Струнникову Брокар денег не давал, а только платил за него пятьдесят рублей в училище и содержал «
на всем готовом». А содержал так: отвел художнику в сторожке койку пополам с рабочим, — так двое
на одной кровати и
спали, и кормил вместе со своей прислугой
на кухне. Проработал год Н. И. Струнников и пришел к Брокару...
Измученные непосильной
работой и побоями, не видя вблизи себя товарищей по возрасту, не слыша ласкового слова, они бежали в свои деревни, где иногда оставались, а если родители возвращали их хозяину, то они зачастую бежали
на Хитров,
попадали в воровские шайки сверстников и через трущобы и тюрьмы нередко кончали каторгой.
На площадь приходили прямо с вокзалов артели приезжих рабочих и становились под огромным навесом, для них нарочно выстроенным. Сюда по утрам являлись подрядчики и уводили нанятые артели
на работу. После полудня навес поступал в распоряжение хитрованцев и барышников: последние скупали все, что
попало. Бедняки, продававшие с себя платье и обувь, тут же снимали их, переодевались вместо сапог в лапти или опорки, а из костюмов — в «сменку до седьмого колена», сквозь которую тело видно…
Молодая женщина низко опустила голову, и слеза
упала на ее
работу.
Тульские мастера, которые удивительное дело делали, в это время как раз только свою
работу оканчивали. Свистовые прибежали к ним запыхавшись, а простые люди из любопытной публики — те и вовсе не добежали, потому что с непривычки по дороге ноги рассыпали и повалилися, а потом от страха, чтобы не глядеть
на Платова, ударились домой да где
попало спрятались.
Бывало, Агафья, вся в черном, с темным платком
на голове, с похудевшим, как воск прозрачным, но все еще прекрасным и выразительным лицом, сидит прямо и вяжет чулок; у ног ее,
на маленьком креслице, сидит Лиза и тоже трудится над какой-нибудь
работой или, важно поднявши светлые глазки, слушает, что рассказывает ей Агафья; а Агафья рассказывает ей не сказки: мерным и ровным голосом рассказывает она житие пречистой девы, житие отшельников, угодников божиих, святых мучениц; говорит она Лизе, как жили святые в пустынях, как спасались, голод терпели и нужду, — и царей не боялись, Христа исповедовали; как им птицы небесные корм носили и звери их слушались; как
на тех местах, где кровь их
падала, цветы вырастали.
Ночью особенно было хорошо
на шахте. Все кругом
спит, а паровая машина делает свое дело, грузно повертывая тяжелые чугунные шестерни, наматывая канаты и вытягивая поршни водоотливной трубы. Что-то такое было бодрое, хорошее и успокаивающее в этой неумолчной гигантской
работе. Свои домашние мысли и чувства исчезали
на время, сменяясь деловым настроением.
Недоставало Мыльникова, Петра Васильича и Яши Малого, но о них Кишкин не жалел: хороши, когда
спят, а днем
на работе точно их нет.
Попасть «в медную гору», как мочегане называли рудник, считалось величайшею бедой, гораздо хуже, чем «огненная
работа»
на фабрике, не говоря уже о вспомогательных заводских
работах, как поставка дров, угля и руды или перевозка вообще.
Благодаря переговорам Аннушки и ее старым любовным счетам с машинистом Тараско
попал в механический корпус
на легкую ребячью
работу. Мавра опять вздохнула свободнее: призрак голодной смерти
на время отступил от ее избушки. Все-таки в выписку Тараска рубль серебра принесет, а это, говорят, целый пуд муки.
В караул он
попал еще молодым, потому что был немного тронутый человек и ни
на какую другую
работу не годился.
Разбитная была бабенка, увертливая, как говорил Антип, и успевала управляться одна со всем хозяйством. Горничная Катря
спала в комнате барышни и благодаря этому являлась в кухню часам к семи, когда и самовар готов, и печка дотапливается, и скатанные хлебы «доходят» в деревянных чашках
на полках. Теперь Домнушка ругнула сонулю-хохлушку и принялась за
работу одна.
На этот раз солдат действительно «обыскал
работу». В Мурмосе он был у Груздева и нанялся сушить пшеницу из разбитых весной коломенок.
Работа началась, как только
спала вода, а к страде народ и разбежался. Да и много ли народу в глухих деревушках по Каменке? Работали больше самосадчане, а к страде и те ушли.
— Угорел я немножко,
Пал Иваныч,
на вашей-то
работе… Да и спина у меня тово… плохо гнется. У меня, как у волка, прямые ребра.
Дав ей лекарство, я сел за свою
работу. Я думал, что она
спит, но, нечаянно взглянув
на нее, вдруг увидел, что она приподняла голову и пристально следила, как я пишу. Я притворился, что не заметил ее.
— Да-с, любезнейший родитель! Не могу похвалить ваши порядки! не могу-с! Пошел в сад — ни души!
на скотном — ни души!
на конном — хоть шаром покати! Одного только ракалью и нашел —
спит брюхом кверху! И надобно было видеть, как негодяй изумился, когда я ему объяснил, что он нанят не для спанья, а для
работы! Да-с! нельзя похвалить-с! нельзя-с!
Хозяева отобедали и ушли опять
на работы. Пришел пастух, который в деревнях обыкновенно кормится по ряду то в одной крестьянской избе, то в другой. Ямщик мой признал в пастухе знакомого, который несколько лет сряду
пас стадо в М.
Стоило только раз
попасть рабочему в медный рудник, чтобы
на веки вечные обречь следующие поколения
на эту же
работу.
Они отыскивали их где-нибудь под забором
на улице или в кабаках бесчувственно пьяными, скверно ругали, били кулаками мягкие, разжиженные водкой тела детей, потом более или менее заботливо укладывали их
спать, чтобы рано утром, когда в воздухе темным ручьем потечет сердитый рев гудка, разбудить их для
работы.
А утром, чуть свет, когда в доме все еще
спали, я уж прокладывал росистый след в густой, высокой траве сада, перелезал через забор и шел к пруду, где меня ждали с удочками такие же сорванцы-товарищи, или к мельнице, где сонный мельник только что отодвинул шлюзы и вода, чутко вздрагивая
на зеркальной поверхности, кидалась в «лотоки» и бодро принималась за дневную
работу.
Этот вялый, опустившийся
на вид человек был страшно суров с солдатами и не только позволял драться унтер-офицерам, но и сам бил жестоко, до крови, до того, что провинившийся
падал с ног под его ударами. Зато к солдатским нуждам он был внимателен до тонкости: денег, приходивших из деревни, не задерживал и каждый день следил лично за ротным котлом, хотя суммами от вольных
работ распоряжался по своему усмотрению. Только в одной пятой роте люди выглядели сытнее и веселее, чем у него.
В мае Ольга Васильевна начала ходить в поле, где шла пахота и начался посев ярового.
Работа заинтересовала ее; она присматривалась, как управляющий распоряжался, ходил по пашне, тыкал палкою в вывороченные сохой комья земли, делал работникам выговоры и проч.; ей хотелось и самой что-нибудь узнать, чему-нибудь научиться.
На вопросы ее управляющий отвечал как мог, но при этом лицо его выражало такое недоумение, как будто он хотел сказать: ты-то каким образом сюда
попала?
Он почти не
спит; ложится поздно, встает с зарей (по вечерней и утренней заре косить траву спорее) и спешит
на работу.
Ежели нет такого старика, то и эта забота
падает на долю священника, мешая его полевым
работам, потому что пчела капризна: как раз не усмотришь — и новый рой
на глазах улетел.
Это был второй случай молниеносной холеры. Третий я видел в глухой степи, среди артели косцов, возвращавшихся с полевых
работ на родину. Мы ехали по жаре шагом. Впереди шли семеро косцов. Вдруг один из них
упал, и все бросились вперед по дороге бежать. Остался только один, который наклонился над упавшим, что-то делал около него, потом бросился догонять своих. Мы поскакали наперерез бежавшим и поймали последнего.
Ночью, когда я, кончив
работу, ложился
спать на столе, Сергей подошел ко мне и схватил за руку.
В день концерта, назначенного в девять часов, я с утра ушел
на работу и прямо
попал на большой пожар у Рогожской, продолжавшийся весь день, а оттуда поехал в редакцию, где наскоро написал отчет, торопясь домой, чтобы переодеться для концерта.
Затем кубики были смочены «в препорцию водицей», как выражался Кавказский, и сложены.
Работа окончена. Луговский и Кавказский омылись в чанах с водой, стоявших в кубочной, и возвратились в казарму, где уже начали собираться рабочие. Было девять часов. До одиннадцати рабочие лежали
на нарах, играли в карты, разговаривали. В одиннадцать — обед, после обеда до четырех опять лежали, в четыре — в кубочную до шести, а там — ужин и
спать…
До обеда уже не стоило идти
на работу. Я отправился домой
спать, но не мог уснуть от неприятного, болезненного чувства, навеянного
на меня бойней и разговором с губернатором, и, дождавшись вечера, расстроенный, мрачный, пошел к Марии Викторовне. Я рассказывал ей о том, как я был у губернатора, а она смотрела
на меня с недоумением, точно не верила, и вдруг захохотала весело, громко, задорно, как умеют хохотать только добродушные, смешливые люди.
Так как
работы во флигеле не хватало и
на одного, то Чепраков ничего не делал, а только
спал или уходил с ружьем
на плёс стрелять уток. По вечерам он напивался в деревне или
на станции, и, перед тем как
спать, смотрелся в зеркальце, и кричал...
—
Пали и до нас слухи о Гарусове, это точно… Народ заморил
на своей заводской
работе. Да мне-то, мил человек, выбирать не из чего: едва ноги уплел из узилища…
— Ну-ка, ты, кутья, иди сюда…
На какую ты
работу поступить хочешь? В монастыре-то вас сладко кормят,
спите вволю, а у меня, поди, не поглянется. Што делать: то умеешь, чертова кукла?
— Последняя лошаденка
пала, — не унимался мужик. — Какой я тебе теперь работный человек?..
На твоей
работе последнего живота решился… А дома ребятенки мал мала меньше остались.
— Ее грудь тихо колебалась, порой она нагибала голову, всматриваясь в свою
работу, и длинные космы волос вырывались из-за ушей и
падали на глаза; тогда выходила
на свет белая рука с продолговатыми пальцами; одна такая рука могла бы быть целою картиной!
Хотя я хаживал
на эту охоту только за зайцами и всегда с опытными мастерами, но никогда не умел ставить хорошо капканы, и в мои снасти как-то зверь мало
попадал. У меня недоставало терпения для отчетливой, медленной
работы, требующей много времени и аккуратности, и я должен признаться что ходьба по снегу пешком или
на лыжах, в зимнюю стужу мне не очень нравилась.
Работники, кончив
работу, по крайней мере деньги получат, в кабачок пойдут, потом в часть
попадут, — ну, вот и занятия
на неделю.